Последнее правило - Страница 16

Вы думаете, хуже всего для него укол? Нет, он поднимает рубашку, оттягивает кожу на животе, чтобы без лишних выкрутасов сделать себе укол. Но вот закапать нос для ребенка с гиперчувствительностью — все равно что насильно засунуть ему голову под воду. Каждый день я наблюдаю, как Джейкоб смотрит на пузырек и в конце концов убеждает себя, что сможет пережить ощущение попавшей в горло жидкости. И каждый день это зрелище разрывает мое сердце.

И речи, конечно, нет о том, чтобы стоимость хоть части этих лекарств — которые обходятся не в одну сотню долларов каждый месяц — покрывала медицинская страховка.

Я ставлю перед сыном тарелку с кексами.

— Ты зубы чистил?

— Чистил, — бормочет Джейкоб.

Я кладу руку на газету, чтобы он не мог читать.

— Правда?

Джейкоб лгал мне всего несколько раз, и каждый раз ложь была совершенно очевидной, но стоило мне удивленно изогнуть бровь, как он сдавался. И те считаные разы, когда он попытался сказать неправду, случались, когда ему велели делать то, чего он делать не хотел (например, принять лекарство или почистить зубы). Или когда он пробует избежать конфликта. В таких случаях Джейкоб говорит то, что, по его мнению, я хочу слышать.

— Да! — внезапно он вскрикивает от радости. — Вот она!

— Что?

Джейкоб наклоняется над столом и читает вслух:

— «В лесу недалеко от шоссе 140 полиция Таунсенда обнаружила тело пятидесятитрехлетнего Уэйда Дикинса. Причиной смерти Дикинса явилось переохлаждение. На месте не было обнаружено никаких следов насильственной смерти». — Он хмыкает, покачивая головой. — И это опубликовали на четырнадцатой странице!

— Да, — соглашаюсь я. — Отвратительно. Кому захочется читать о том, что какой-то человек замерз насмерть? — Внезапно я замолкаю и прекращаю помешивать свой кофе с молоком. — А ты откуда знаешь, что об этом должны написать сегодняшние утренние газеты?

Джейкоб колеблется, понимая, что пойман с поличным.

— Догадался.

Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на сына. Даже не глядя мне в глаза, он чувствует мой укоризненный взгляд.

— Ладно! — признается он. — Я вчера услышал об этом по рации.

Я вижу, как он раскачивается на стуле, как заливаются румянцем щеки.

— И?

— Поехал туда.

— Что сделал?

— Вчера вечером. Я взял велосипед…

— Ты поехал на велосипеде в собачий холод до шоссе…

— Ты будешь слушать или нет? — спрашивает Джейкоб, и я прекращаю задавать вопросы. — Полиция обнаружила в лесу тело. Детективы склонялись к версии об изнасиловании и убийстве…

— Боже мой!

— …но улики не подтверждали их предположение. — Он просто сиял. — Я раскрыл это дело раньше полиции.

У меня от удивления отвисла челюсть.

— И полицейские одобрили твое вмешательство?

— Ну… нет. Но им необходима была помощь. Они двигались в совершенно неверном направлении, когда обнаружили раны на теле умершего…

— Джейкоб, нельзя вот так, с бухты-барахты, приезжать на место совершения преступления! Ты же не полицейский!

— Да, я — гражданское лицо, которое лучше разбирается в криминалистике, чем вся местная полиция, — возражает он. — Я даже позволил полиции приписать все заслуги себе.

Я представила, как к нам домой приходит полиция Таунсенда, чтобы попенять мне (в лучшем случае) или (в худшем) арестовать Джейкоба. Разве вмешательство в полицейское расследование не является правонарушением? Представляю последствия этого визита, когда станет известно, что тетушка Эм — мастер давать советы — не знает, где бродит по ночам ее собственный сын.

— Послушай меня, — говорю я. — Ты больше никогда не будешь так поступать. Никогда! А что, если было совершено убийство, Джейкоб? А если бы убийца начал охотиться на тебя?

Я видела, что он размышляет над сказанным.

— Тогда, — отвечает он, буквально восприняв мои слова, — я бы очень быстро убежал.

— Считай это новым неписаным законом: ты не будешь тайком ускользать из дому, не предупредив меня.

— С формальной точки зрения, я не ускользал тайком, — возражает он.

— Джейкоб, помоги мне…

Он кивает:

— Не бегать тайком на места совершения преступлений. Понятно.

Потом он взглянул мне в глаза — это случалось настолько редко, что я затаила дыхание.

— Но, мама, серьезно, жаль, что тебя там не было! Ссадины на теле погибшего…

— Джейкоб, этот человек умер ужасной, мучительной смертью и заслуживает хоть немного уважения.

Произнося эти слова, я уже видела, что он не понимает их смысла. Два года назад на похоронах моего отца Джейкоб спросил, откроют ли гроб, перед тем как опустить его в землю. Я подумала, что он хочет попрощаться с любимым дедушкой, но вместо этого Джейкоб прижал ладонь к холодной, похожей на пергамент щеке моего отца. «Я просто хотел узнать, какие мертвецы на ощупь», — объяснил он.

Я беру газету и складываю ее.

— Сегодня ты письменно принесешь детективу извинения за то, что помешал его работе…

— Я не знаю, как его зовут!

— Найди по Интернету, — советую я. — И считай, что ты под домашним арестом, пока я его не отменю.

— Под домашним арестом? Ты имеешь в виду, что мне нельзя выходить из дому?

— Нельзя, только в школу.

К моему удивлению, Джейкоб лишь пожимает плечами.

— В таком случае ты должна позвонить Джесс.

Черт возьми! Я совершенно забыла о его наставнице по социальной адаптации. Дважды в неделю Джейкоб встречается с Джесс, чтобы практиковаться в социальном взаимодействии. Джесс Огилви, студентка последнего курса Вермонтского университета, планирует посвятить себя обучению детей-аутистов. Она отлично ладит с Джейкобом. Он обожает ее ровно настолько, насколько терпеть не может то, что она заставляет его делать: смотреть кассиру в глаза, завязывать разговоры с незнакомыми людьми в автобусе, просить у стоящего рядом разрешение пройти. Сегодня они собирались побывать в местной пиццерии, чтобы Джейкоб попрактиковался в светских беседах.