— Так вот, Джейкоб, Джесс пропала. И я должен ее найти.
Я задыхаюсь от возмущения.
— И это вы называете «тактичен»?
Но, похоже, Джейкоб ничуть не удивлен. Неужели видел новости? Или прочел в газетах? Узнал из Интернета?
— Джесс ушла, — повторяет он.
Детектив подается вперед.
— У вас в минувший вторник была назначена встреча?
— Да, — отвечает Джейкоб. — В четырнадцать тридцать пять.
— И вы виделись?
— Нет.
Внезапно мне становится понятна причина срыва Джейкоба. Сперва поехать к Джесс в новый незнакомый дом, что уже само по себе могло вызвать у него тревогу, а потом Джесс, которая так и не пришла… Что ж, для ребенка с синдромом Аспергера это настоящая трагедия.
— Ой, Джейкоб! Поэтому у тебя и случился приступ?
— Приступ? — эхом отозвался Метсон.
Я бросила на него быстрый взгляд.
— Когда нарушается привычный ход вещей, Джейкоб становится очень возбужденным. А тут сразу и новый дом, и исчезновение Джесс. Когда он пришел домой… — Я запинаюсь, внезапно кое-что припомнив. — Ты шел от дома Джесс пешком? Один?
И дело не в том, что он не знает дороги, — Джейкоб живой навигатор, он может, раз взглянув на карту, запомнить ее в мельчайших подробностях. Но одно дело знать географию, а другое — следовать указаниям. Добраться из пункта А в пункт Б, а оттуда в пункт С — так он может оказаться в тупике.
— Да, — говорит Джейкоб. — Неплохо прогулялся.
Идти пришлось километров двенадцать. По трескучему морозу. Похоже, мы легко отделались: помимо всего прочего, Джейкоб мог заболеть воспалением легких.
— Сколько ты прождал ее?
Джейкоб смотрит на часы. Он начинает потирать кончики пальцев.
— Мне нужно идти.
Вижу, как детектив смотрит на Джейкоба, заметив его нетерпение, и отлично, черт возьми, знаю, что он думает.
— Держу пари, когда вы видите человека, который прячет взгляд и не может усидеть спокойно, вы тут же решаете, что он виновен, — говорю я. — А я думаю, что человек болен.
— Половина пятого. — Голос Джейкоба более громкий и нетерпеливый.
— Можешь идти смотреть «Блюстителей порядка», — разрешаю я, и он стремглав бросается в гостиную.
Детектив озадаченно смотрит на меня.
— Прошу прощения, но я только начал допрос.
— Я думала, это не допрос, а обычная беседа.
— На кону жизнь девушки, а вы считаете, что для вашего сына важнее не пропустить телесериал?
— Да, — отрезаю я.
— А вам не кажется странным, что ваш сын ни капли не расстроился, узнав об исчезновении наставницы?
— Мой сын не огорчился, даже когда умер его родной дедушка, — отвечаю я. Для него это было неким приключением, связанным с судебной медициной. Его отношение к пропаже Джесс обусловлено только тем, как оно отразится непосредственно на нем, — именно так он оценивает окружающий мир. Когда он поймет, что в воскресенье их встреча с Джесс не состоится, вот тогда он огорчится.
Детектив долго пристально смотрит на меня. Похоже, он собирается прочесть мне лекцию о препятствовании в проведении расследования, но вместо этого задумчиво наклоняет голову набок.
— Должно быть, у вас жизнь не сахар.
Я уже не помню, когда меня в последний раз жалели. Я ни на что не променяю Джейкоба — из-за его ранимости, невероятного ума, его преданности определенным правилам, — но жить рядом с ним нелегко. Обычная мать не беспокоится о том, что ее сына толкнут на школьном концерте и он ушибется. Обычная мать не звонит электрикам, когда вырубается свет, не кричит, что в доме инвалид и требуется безотлагательное вмешательство, — потому что в случае с Джейкобом пропустить «Блюстителей порядка» смерти подобно. Обычная мать ночью спит, а не размышляет над тем, примет ли Тео своего брата, будет ли о нем заботиться, когда она умрет?
— Это моя жизнь, — пожимаю я плечами.
— Вы работаете дома?
— Это что, тоже допрос?
— Просто поддерживаю светскую беседу, пока не пришло время рекламы, — улыбается он.
Не обращая на него внимания, я встаю и начинаю помешивать чернику, которую готовлю для сегодняшнего пирога.
— Ваш сын недавно застал нас врасплох, — продолжает Метсон. — Полиция не привыкла к тому, что несовершеннолетние буквально врываются на место преступления.
— С формальной точки зрения он совершеннолетний. Ему уже восемнадцать.
— В таком случае, он разбирается в криминалистике лучше многих, кто раза в четыре его старше.
— Еще бы! А то я не знаю!
— У вас красивые глаза, — говорит детектив.
От неожиданности я роняю ложку в кастрюльку.
— Что вы сказали?
— Вы слышали, — отвечает Метсон и направляется в гостиную — подождать, пока закончатся вступительные титры «Блюстителей порядка».
Мне никогда не нравилась «Я люблю Люси». А это значит, что каждый раз, когда я смотрю серию, в которой Люси и Этель работают на кондитерской фабрике и задерживаются в упаковочном цеху, я начинаю смеяться. Они запихивают конфеты себе в рот, в карманы формы, а ты знаешь, что произойдет далее, когда Люси издаст свой известный вопль.
Когда детектив Метсон начинает задавать мне все эти вопросы, я ощущаю себя Люси на фабрике конфет. Сперва я радуюсь, особенно когда понимаю, что он совершенно не сердится на меня за то, что я прибыл на место происшествия, где от переохлаждения умер человек. Но потом становится намного сложнее. Вопросы липнут ко мне, как те конфеты, — я пытаюсь «охватить» последний, а он задает следующий. Единственное мое желание — взять его слова и засунуть туда, где я больше не буду их слышать.