Последнее правило - Страница 41

Тяжело видеть, как твой восемнадцатилетний сын вцепился в мягкую игрушку. Но такова природа аутизма, эта болезнь — скользкая дорожка. Сейчас ты убежден, что уже так высоко забрался на гору, что ее подножия никогда больше и не увидишь, а в следующее мгновение гора покрывается черным льдом и ты стремительно катишься вниз.

...

Колонка «Советы читателям»,

четверг, 14 января, тема «Подростки»

Лучший совет по воспитанию детей, который я когда-либо получала, мне дала акушерка. Сказала она следующее:

1. Когда ребенок приходит в этот мир, собака не перестает быть собакой.

2. Ужасные первые два года жизни порой длятся и после трех.

3. Никогда не задавай ребенку вопросы «в лоб», например: «Хочешь, пойдем спать?» Поверь, ответ тебя не обрадует. «Хочешь, я отнесу тебя в спальню на ручках, или ты сам пойдешь в кроватку?» Вот в этом случае родители получают требуемый результат, а детям дана возможность принять решение.

Теперь, когда мои дети повырастали, мало что изменилось.

Разве что собаки у нас нет.

Ужасные первые два года жизни затянулись до восемнадцати лет.

А вопросы до сих пор должны оставаться альтернативными, потому что не получишь ответ на вопросы «Где ты вчера был до двух часов ночи?» или «Почему ты получил „неуд“ за контрольную по математике?»

Отсюда следуют два вывода: воспитание детей — это не существительное, а глагол — бесконечный процесс, а не одно достижение. Не имеет значения, сколько лет вы на него потратили, кривая воспитания остается относительно прямой.

Я выхожу из комнаты Джейкоба, хочу посмотреть вечерние новости. Но когда я прихожу в гостиную, Тео уже переключил на какое-то ужасное шоу по MTV, об избалованных девушках, которых родители отправляют в развивающиеся страны, чтобы научить покорности.

— У тебя нет домашнего задания? — спрашиваю я.

— Уже сделал.

— Я хочу посмотреть новости.

— Я первым пришел.

Я смотрю, как одна девушка в Бирме запихивает экскременты слона в большой пластиковый пакет. «Фу-у-у!» — визжит она. Я смотрю на Тео.

— Пожалуйста, скажи, что лучше ты узнаешь последние известия, чем будешь смотреть это.

— Но я же должен говорить правду, — усмехается Тео. — Семейное правило.

— Ладно, зайдем с другой стороны: если я буду смотреть с тобой эту программу, то, возможно, буду настолько поражена, что отправлю тебя в Бирму, чтобы ты расширил свой кругозор, убирая фекалии за слонами.

Он бросает мне пульт.

— Это шантаж!

— Однако он сработал, — отвечаю я, переключаясь на канал местного телевидения. Какой-то мужчина что-то кричит в микрофон. «Единственное, что известно, — заявляет он, — это то, что местное управление полиции скрывает факты по делу об исчезновении девушки и не спешит с расследованием».

Внизу экрана вспыхивает белая строка: «Сенатор штата Клод Огилви».

— Смотри, — говорит Тео. — А фамилия…

— Тс-с…

На экране появляется женщина-репортер. «Начальник полиции Таунсенда Фред Хакинс утверждает, что на поиски Джесс Огилви брошены все силы, и просит любого, кто располагает какой-либо информацией, позвонить в полицию по телефону 802–555–4490».

Потом появляется фотография наставницы Джейкоба по социальной адаптации, внизу написан номер телефона.

ТЕО

«На прямой связи из Таунсенда, — заканчивает репортер. — Люси Макнейл».

Я смотрю на маму.

— Это Джесс, — констатирую я очевидное.

— Боже мой, — бормочет она. — Бедняжка!

Я не понимаю. Я абсолютно ничего не понимаю.

Мама хватает меня за руку.

— Эта информация не выйдет за пределы гостиной, — велит она.

— Думаешь, Джейкоб не узнает? Прочитает в газетах. Узнает из Интернета.

Она пощипывает кончик носа.

— Он сейчас такой уязвимый, Тео. Я не могу пока огорошить его этим известием. Дай мне немного времени, и я придумаю, как ему сказать.

Я забираю у нее пульт и выключаю телевизор. Потом, бормоча что-то о сочинении, бегу наверх, в свою комнату, и запираю дверь.

Хожу по комнате кругами, сцепив руки на затылке, будто остываю после марафона. Прокручиваю в голове все, что услышал от сенатора и репортера. Начальник полиции, слава богу, сказал, что все силы брошены на поиски девушки.

Что бы это, черт возьми, ни значило.

Неужели и это исчезновение окажется ловким обманом, как исчезновение одной школьницы, которая позже объявилась, утверждая, что ее похитили? Но оказалось, что она все выдумала, пытаясь привлечь к себе внимание. Я надеюсь именно на такое развитие событий, потому что о другом исходе не хочу даже и думать.

Единственное, что мне в действительности нужно знать: Джесс Огилви пропала, и я один из последних, кто ее видел.

РИЧ

На автоответчике в доме Робертсонов оставлено шесть сообщений. Одно от Марка Макгуайра, который просит Джесс ему перезвонить, когда она вернется. Одно из химчистки: девушке сообщили, что готова ее юбка. Одно от женщины, назвавшейся Эммой Хант, следующего содержания: «Привет, Джесс, это мама Джейкоба. Перезвони мне, пожалуйста». Три остальных сообщения — просто вешали трубку, и все три с мобильного телефона, зарегистрированного на Джесс Огилви.

Эти звонки говорят о том, что либо ее избили и она скрывается, пытается собраться с духом и дозвониться своему жениху, но тщетно. Либо этот жених таким образом прикрывает свою задницу, после того как убил невесту по неосторожности.

Я всю пятницу провожу за тем, что вычеркиваю фамилии из ежедневника Джесс Огилви. Сперва звоню двум подругам, чьи имена за последние месяцы встречаются чаще всего. Алисия и Кара, как и Джесс, учатся на последнем курсе университета. У Алисии золотистые волосы до пояса, а Кара — миниатюрная блондинка в мешковатых камуфляжных штанах и тяжелых черных сапогах. За чашечкой кофе в студенческом центре они признаются, что со вторника ничего не слышали о Джесс.