— Отличная работа! — хвалю я, пока Марси вовсю щелкает фотоаппаратом.
Если кровь в ванной совпадет с кровью жертвы — это последний кусочек головоломки, который поможет воссоздать картину преступления.
— Джейкоб Хант пришел на встречу со своей жертвой, — вслух размышляю я, — они повздорили, возможно, перевернули стойку с компакт-дисками, несколько стульев и разбросали почту. Он загнал ее в угол — по-видимому, сюда — и ударил, а следствием удара стал смертельный исход.
Когда люминал перестает мерцать, я зажигаю свет.
— Он вымыл ванную комнату, потом жертву, одел ее и оттащил к трубе.
Я взглянул на пол. При ярком свете реактива не видно, как не видно и следов крови.
— Но Джейкоб страстный поклонник мест происшествия… — говорю я.
Бэзил усмехается.
— Я читал статью в «Эсквайре», что женщины считают нас сексуальнее пожарных…
— Не все женщины, — замечает Марси.
— И тем не менее, — продолжаю я, не обращая на них внимания, — он возвращается на место происшествия и решает замести следы. Дело в том, что он хитер: он хочет повесить это дело на Марка Макгуайра. Следовательно, он думает: «Если бы это сделал Марк, как бы он заметал следы?» Представил бы все как похищение. Поэтому он надевает ботинки Марка Макгуайра и оставляет на улице следы, а потом режет противомоскитную сетку. Ставит на место диски и стулья, убирает почту. Но ему также известно, что Марк довольно проницателен, поэтому Хант решает немного запутать следствие. Он печатает записку для почтальона, собирает в рюкзак вещи жертвы и забирает его с собой. И записка, и исчезнувший рюкзак должны свидетельствовать о том, что Джесс покинула дом добровольно.
— Я что-то не очень понимаю, — говорит Марси.
— Джейкоб Хант «подправляет» место происшествия таким образом, чтобы все выглядело так, будто преступление совершил кто-то другой, — человек, пытавшийся скрыть следы своего преступления. Черт возьми, гениально! — вздыхаю я.
— Значит, вы думаете, это любовная ссора? — спрашивает Бэзил.
Я качаю головой.
— Не знаю.
Пока.
Марси пожимает плечами.
— Плохо, что преступники никогда не хотят сознаваться.
— К счастью, жертвы не молчат, — возражаю я.
Руки Уэйна Нуссбаума по локоть в грудной клетке трупа из Суонтона, когда я, натянув маску и бахилы, вхожу в прозекторскую.
— Больше не могу ждать, — говорю я. Последние сорок пять минут я сидел в кабинете Уэйна.
— Он тоже, — отвечает патологоанатом, и я замечаю вокруг шеи трупа странгуляционную борозду. — Послушай, я же не мог предположить, что убийство-самоубийство выбьет меня из графика.
Он держит на ладони блестящий красный орган, и в глазах его скачут бесики.
— Ну же, детектив, поимейте сердце.
Я остаюсь серьезным.
— Таким штучкам вас учили в цирковом училище?
— Да. Этот номер идет сразу после метания пирога.
Он поворачивается к лаборанту-препаратору — молодой женщине, которая ассистирует ему во время вскрытия. Ее зовут Лайла, и однажды она попыталась за мной приударить, пригласив на вечеринку в Южный Берлингтон. Там, вместо того чтобы чувствовать себя польщенным, я ощутил себя стариком.
— Лайла, — говорит патологоанатом, — дай мне пятнадцать минут.
Он стаскивает перчатки, халат и бахилы. Мы выходим из стерильной операционной и направляемся по коридору в его кабинет. Он перебирает на столе папки с делами, пока я не замечаю на одной из них имя Джесс Огилви.
— Не знаю, что я еще могу добавить. Я все предельно четко указал в своем заключении, — заявил Уэйн, присаживаясь за стол. — Причиной смерти явилась субдуральная гематома, вызванная базилярной (у основания головного мозга) трещиной черепа. Он так сильно ее ударил, что вмял твердую оболочку черепа ей в мозг, — это и вызвало смерть.
Это было мне известно. Но умерла Джесс Огилви не поэтому. Она погибла, потому что сказала нечто, взбесившее Джейкоба Ханта. Или, наоборот, отказалась что-то ему говорить. Например: «Я испытываю к тебе те же чувства».
Довольно легко представить, что мальчик, влюбленный в свою наставницу и отвергнутый ею, мог накинуться на обидчицу.
Уэйн проглядывает свое заключение.
— Царапины на спине — следы перетаскивания по земле — получены уже после смерти. По всей видимости, тело передвигали. Однако на теле имеются синяки, полученные еще при жизни. На лице. И несколько на предплечье и шее.
— Следы спермы?
Уэйн отрицательно качает головой.
— Никаких.
— Мог он надеть презерватив?
— Маловероятно, — заявляет судмедэксперт. — Не обнаружено лобковых волос или иных вещественных доказательств, свидетельствующих об изнасиловании.
— Однако белье надето наизнанку.
— Да, но это лишь доказывает, что преступник не разбирается в белье. А не то, что он насильник.
— А синяки? — интересуюсь я. — Можно сказать, когда они появились?
— Приблизительно за день до смерти, — отвечает Уэйн. — Не существует достоверной методики, позволяющей определить по цвету или иммуногистохимическим анализом, как давно появился синяк. Ведь проходят они у людей по-разному. И хотя, глядя на два синяка, я могу сказать, что один получен на неделю раньше другого, но нельзя, глядя на них, сказать, что один получен в девять вечера, а второй в полдень.
— Значит, теоретически существует вероятность того, что следы удушения на шее — и синяки на предплечьях — могли быть получены за несколько минут до смерти?