Последнее правило - Страница 84

— Или часов. — Уэйн бросает папку на кучу других на письменном столе. — Он мог ей угрожать, а потом пришел и забил до смерти.

— Или это могли быть два разных человека, в разное время.

Мы встречаемся взглядами.

— Тогда у Джессики Огилви был самый паршивый день в жизни, — заметил патологоанатом. — Думаю, можно привлечь ее жениха за нанесение телесных повреждений. Хотя зачем лишние сложности, если твой преступник уже признался, что передвигал тело?

— Да, знаю. — Я просто не понимаю, почему это настолько меня беспокоит. — Можно вопрос?

— Разумеется.

— Почему ты бросил профессию клоуна?

— Стало не смешно. Дети кричали мне в лицо, блевали на колени праздничным тортом… — Уэйн пожимает плечами. — Теперь мои клиенты намного более предсказуемые.

— Не сомневаюсь.

Патологоанатом долго смотрит на меня.

— Знаешь, каким у меня был самый сложный случай? Дорожно-транспортное происшествие. Женщина ехала на джипе по автостраде, ее ребенок выпал из автомобильного кресла, получил тяжелую спинномозговую травму и умер. В морг привезли целое кресло. Мне пришлось усаживать в него труп ребенка и показывать, что мать неправильно пристегнула малыша, именно поэтому он и выпал. — Уэйн встает. — Иногда приходится напоминать себе, что занимаешься этим ради несчастных жертв.

Я киваю. Интересно, почему в этот момент я думаю не о Джесс Огилви, а о Джейкобе Ханте?

Мальчик, открывший мне дверь у Хантов, является полной противоположностью своему брату, но как только я показываю свой значок, кровь отливает у него от лица.

— Я детектив Метсон, — представляюсь я. — Мама дома?

— Я… я воспользуюсь Пятой поправкой, — заявляет подросток.

— Отлично! — говорю я. — Но я задал вопрос не для того, чтобы «прощупать».

— Кто там? — слышу я, и тут в поле моего зрения появляется Эмма Хант. Узнав меня, она прищуривается. — Пришли нас проверить? Что ж, я дома, с сыновьями, как и велел суд. Тео, закрой дверь. А вы, — заявляет она, — свяжитесь с нашим адвокатом!

Я едва успеваю подставить ногу, прежде чем дверь захлопнется.

— У меня ордер на обыск.

Я достаю бумагу, которая дает мне право обыскать комнату Джейкоба и изъять все, что может пригодиться в качестве улик.

Она берет у меня из рук документ, внимательно изучает, потом распахивает дверь и, не говоря ни слова, поворачивается ко мне спиной. Я следую за ней в дом и останавливаюсь, когда в кухне она снимает телефонную трубку и звонит своему сосунку-адвокату.

— Да, он сейчас рядом, — говорит она, прикрыв трубку рукой. — Он показал мне ордер. — Минуту спустя она вешает трубку. — По всей видимости, у меня нет выбора.

— Я бы и сам мог вам об этом сказать, — весело говорю я, но она отворачивается и идет наверх.

Я стараюсь от нее не отставать. Она открывает дверь.

— Джейкоб, дорогой…

Я остаюсь в коридоре, пока она воркует с сыном. До меня долетают слова «необходимо» и «законно», потом она выходит в коридор вместе с Джейкобом.

Я в недоумении. Все лицо у подростка синее, на голове повязка.

— Здравствуй, Джейкоб, — говорю я. — Как дела?

— А как вы думаете? — бросает Эмма.

Хелен Шарп сообщила мне, что Джейкоба отпустили на поруки матери до рассмотрения вопроса о его дееспособности. Она сказала, что, по всей видимости, Джейкоб не может перенести пребывание в тюрьме. Тогда мы посмеялись: а кому в тюрьме хорошо?

Моя работа как детектива — пойти за кулисы и посмотреть, кто дергает марионетки за ниточки. Иногда в мои обязанности входит сбор улик, получение ордеров на арест, отработка связей или проведение допросов. Но в то же время это означает, что я пропускаю то, что происходит на сцене. Одно дело — арестовать Джейкоба и привести в суд для предъявления обвинения. И совсем другое — видеть его в таком ужасном состоянии.

Он совершенно не похож на подростка, которого я допрашивал неделю назад. Не удивительно, что его мать требует моей крови.

Она берет Джейкоба за руку, но останавливается при звуке тонкого, слабого голоса.

— Подождите, — шепчет Джейкоб.

Эмма поворачивается. Она просто сияет.

— Джейкоб? Ты что-то сказал?

Я понимаю так: если он и разговаривал, то редко. Он кивает, шевелит губами, прежде чем произнести:

— Я хочу…

— Что ты хочешь, дорогой? Я сделаю.

— Я хочу посмотреть.

Эмма поворачивается ко мне, вопросительно приподняв брови.

— Нельзя! — решительно возражаю я. — Он может оставаться в доме, но к комнате приближаться не должен.

— Можно вас на минутку? — невозмутимо произносит она и входит в комнату Джейкоба, оставляя его в коридоре. — Вы хотя бы представляете, какая мука наблюдать, как твой ребенок перестает реагировать на происходящее вокруг?

— Нет, но…

— А я с этим сталкиваюсь уже второй раз. Мне даже из постели не удавалось его вытащить, — признается она. — Насколько я помню, ваши последние слова были о том, что я могу вам доверять. Я и поверила! А вы нанесли мне удар в спину и арестовали моего сына, после того как я принесла вам его на блюдечке. Если бы не вы, мой сын не стал бы сейчас хвататься за соломинку. Поэтому если наблюдение за тем, как вы укладываете в свои чертовы коробки его личные вещи, вернет Джейкоба в мир живых, я надеюсь, что из элементарной порядочности вы позволите ему присутствовать при обыске.

К концу этой пламенной речи у нее сверкают глаза и пылают щеки. Я открываю рот, чтобы поразглагольствовать о необоснованных обысках и аресте имущества, о постановлениях Верховного Суда, но потом передумываю.